Пальцы холодные: вновь без перчаток в зиму, с этим своим - куда денешь? - горячим сердцем. Что ни скажи, но ты только смеёшься, Лили, и с возмущением странно глядишь на Джеймса. Взор твой - озёра лугов и прибой весенний. Внутренний мир затихает одной тобою, с ним же - весомость несказанных откровений и индевелое слово, совсем немое; фразы жужжат и выводятся в гулкость зала, виснут, как в воздухе капли, когда туманно. Мир совпадает - насмешкой и снежным валом; с выдохом - смех твой и переплетенье взглядов, чтобы усталые сумерки обнажились чем-то вбирающим это, почти до вдоха...
Пальцы холодные. Хватит смеяться, Лили, нам отходить бы последние из уроков, мне бы запомнить, мой ад - то, что ноет слева. Вот я острее клинка из дамасской стали: чисто кровавым меня закаляет время, только не учит, как ранить того, кто ранил. Ты улыбаешься Джеймсу, ты дышишь Джеймсом, я заживаю, молчу и стесняю глотку - слово немое увязло, вцепившись в сердце, и отбивается в теле садняще звонко. Взор твой - сквозистый, он держит моё дыханье, осень пришла, обвивая зелёный рыжим. Внутренний мир непреклонно и глухо тает, мёртвый, забытый, темнеющий, гордый; с ним же - канет на дно, что когда-то считалось мною, чтобы мой голос прорезался через горло. Сам выбирал себе тьму - наступает тьмою знамя бессмертное вечного злого боя, -
чтобы не чувствовать, кто я и - почему я.
Опыт чистейший - терять и уметь теряться, высечь и выдохнуть - душу, мол, не волную. Ты улыбаешься, Лили, не мне, скитальцу с этими чёрно-общипанными крылами. Взор твой - чужой и до бережности стеклянен. Осень, бедой обожжённая, в нём пылает всполохом трепета, горечи и печали стен всех погибшего вместе с тобою дома.
Всё повторяется. Боль переходит в имя. Ветер срывается камнем в немое слово. Внутренний мир замирает в своих руинах, трещиной тысячной режет меня вопросом.
Пальцы холодные -
но за плечами осень.