Го­ворят, за ду­шою у нас ни­чего сов­сем — лишь зуб­ровка, вер­бе­на, оме­ла и вол­ко­бой.
Ни од­на из ре­чей не рас­ска­жет вам, кто мы все, толь­ко бу­дет зве­неть на­тянув­шей­ся те­тивой.

Пос­мотри мне в гла­за, на­вод­нённые пос­ле сна жид­ким хме­лем и крас­ка­ми вы­сушен­ной стер­ни,
и пой­ми, что моя кровь, твоя — один чёрт, крас­на,
толь­ко нет ни­чего, что страш­ней мо­его пу­ти.

Гос­по­жа лу­ноли­кая пла­вит­ся в се­реб­ре, ве­тер во­ет мя­теж­но — дви­жень­ем, ме­чом, стру­ной…
Ду­хи ле­са в за­тишье ютят­ся в мо­ём кос­тре, вет­ви — те­ни спле­тён­ных ла­доней — шур­шат лис­твой.
И зрач­ка ос­триё — лишь тре­вож­ный бо­лот­ный смог. Тус­клым бли­ком зат­ро­нув­ши веч­но се­дую прядь,
вер­ным спут­ни­ком в ру­ки ло­жит­ся род­ной кли­нок, разъ­ярив­шимся вол­ком мне ска­лит­ся ру­ко­ять.

Так и хо­чет­ся смерть в пус­то­ту заш­вырнуть — как крик, с волчь­им во­ем прос­транс­тво и вре­мя прой­ти вос­лед,
толь­ко бу­ря и хо­лод — нед­вижные, как гра­нит, ле­дяны­ми гу­бами мне шеп­чут: «Gwynbleidd, Gwynbleidd…».
Кре­пос­тною сте­ной вь­ёт­ся ночь за мо­ей спи­ной.
И ви­денье вол­чи­цы — в ту­ман­ный без­бреж­ный путь.
Пе­репол­нен взгляд смертью, как не­бо сер­ди­той ть­мой.

Всё за­кон­чится. Кон­чится, слы­шишь?
Ког­да-ни­будь.

Толь­ко нет ни­кого, кто рас­ска­жет вам, кто мы все — два ме­ча, им­пульс ма­гии, вмес­то зи­мы — вес­на…
У ме­ня за ду­шой ни­чего, ни­чего сов­сем — лишь бал­ли­са, кру­шина и лас­точки­на тра­ва.